О возможном историко-географическом контексте сюжета обсценного изображения на "вазе Евримедонта" (малоизвестный эпизод греко-персидских войн)

Abstract

Обсценное изображение гомосексуального характера (греческий воин насилует перса) на краснофигурной ойнохое 460-х гг. до н.э. (т.н. "вазе Евримедонта") недвусмысленно связано с победой Кимона над персами при реке Евримедонт в Малой Азии. Интерпретируя данную сцену, ученые по большей части подчеркивают, что она символизирует триумф эллинов-победителей над восточными врагами. Автор статьи пытается продемонстрировать, что, помимо этого общего культурного контекста, можно распознавать еще один контекст изображения - более узко-конкретный и вполне реальный. Известный эпизод с Кимоном, приказавшим раздеть персидских пленников (передан Ионом Хиосским), имел место, вероятнее всего, именно после битвы при Евримедонте, а не "при Сесте и Византии", как сообщает традиция (никакой кампании Кимона "при Сесте и Византии" вообще не было). Если афиняне воспользовались находившимся в их руках большим количеством обнаженных персов для акции символического насилия (что вполне вероятно), вазописец мог запечатлеть именно этот эпизод. Но, конечно, перса на вазе нельзя было изобразить обнаженным: это противоречило бы всем канонам греческой художественной традиции. The obscene homosexual scene with a Greek warrior violating a Persian present at a red-figure oinochoe made in 460es B.C. (the so-called "Eurymedon Vase") is unequivocally connected with Cimon's victory over Persians at the Eurymedon River in Asia Minor. When interpreting the scene, most scholars empharize that violation here symbolizes the triumph of Hellenic winners over their Eastern enemies. The author tries to demonstrate that, besides this general cultural context, there can be another context of the scene, a narrower and quite real one. The well-known episode of Cimon having Persian captives undressed (Ion of Chios, FGH 392 F 13; Plutarch, Cimon 9) took place most probably after the battle at Eurymedon and not "at Sestus and Byzantius" as tradition tells us (there was no such Cimon's campaign at all). If Athenians used naked Persians in quantities in their possession for a symbolic violation (and it would have been quite natural), the vase painter would depict namely that episode. Surely the Persian on the vase could not be portrayed naked, as if would have contradicted all canons of Greek artistic tradition.